Левиафан, или Материя, форма и власть государства - Страница 16

О всяком процессе обдумывания говорят, что он кончился, когда то, что обдумывается или уже сделано, или сочтено невозможным; до этого же момента мы сохраняем свободу делать или не делать сообразно нашему желанию или отвращению.

Воля. Последнее желание или отвращение в процессе обдумывания, непосредственно примыкающее к действию или отказу от действия, есть то, что мы называем волей, подразумевая под этим волевой акт (а не волю как способность) . И животные, которые способны обдумывать, также должны иметь волю. Определение воли, даваемое обыкновенно схоластами, а именно что это разумное желание, неправильно. В самом деле, если бы это было так, то не могло бы быть произвольного акта, противоречащего разуму. Ибо произвольный акт есть то, что проистекает из воли, а не что-либо другое. Но если вместо «разумное желание» мы скажем «желание, проистекающее из предшествующего акта обдумывания», то такое определение есть то же, что я здесь дал. Воля есть, следовательно, последнее желание в процессе обдумывания. И хотя мы говорим в обиходной речи: человек однажды был волен сделать что-то, от совершения чего он тем не менее воздержался,– в этом случае, собственно, подразумевается склонность, не делающая никакого поступка произвольным, так как поступок зависит не от нее, а от последней склонности, или желания. Ибо если бы промежуточные желания делали какое-нибудь действие произвольным, то на том же основании промежуточные отвращения делали бы то же самое действие непроизвольным, и, таким образом, одно и то же действие было бы и тем и другим, произвольным и непроизвольным.

Отсюда ясно, что произвольными (voluntary) являются не только действия, имеющие своей побудительной причиной корыстолюбие, честолюбие, сладострастие или другого рода желания предполагаемой вещи, но и действия, происходящие из отвращения или боязни последствий, связанных с воздержанием от действия.

Формы речи для выражения страсти. Формы речи, при помощи которых выражаются страсти, частью идентичны с теми, при помощи которых мы выражаем наши мысли, а частью отличны от них. Прежде всего страсти вообще могут быть выражены в изъявительном наклонении, например: я люблю, я боюсь, я радуюсь, я обдумываю, я желаю, я приказываю; некоторые же из них имеют свои особые выражения, которые, однако, не являются утверждениями, за исключением того случая, когда они служат для того, чтобы сделать другие выводы, кроме той страсти, выражением которой они служат. Обдумывание выражается в сослагательном наклонении, которое является подходящей формой для обозначения предположений вместе с их последствиями, например: если это будет сделано, то последует то-то и то-то. Эта форма выражения не отличается от формы рассуждений, за исключением того, что рассуждения оперируют словами общего значения, между тем как обдумывание преимущественно имеет дело с частностями. Языком желания и отвращения является императивная форма: делай это! не делай этого! Причем если тот, к кому обращаются, обязан делать или не делать, то это – приказание, в другом случае – просьба или совет. Языком тщеславия, негодования, жалости и мстительности является желательное наклонение. Для желания знать имеется специфическая форма выражения, так называемая вопросительная, например: что это? когда это будет? как это сделано? почему так? Никакого другого языка страсти я не нахожу, ибо проклятие, клятва, брань и тому подобное обозначают не речь, а разговорные приемы.

Эти формы речи, говорю я, суть выражения, или произвольные обозначения, наших страстей, но верными признаками их они не являются, так как могут быть употребляемы произвольно, независимо от того, имеет ли тот, кто их употребляет, данные страсти или нет. Лучшими признаками наличных страстей являются выражение лица, движение тела, действия или намерения и цели, о наличии которых у человека мы узнаем иным путем.

Видимое добро и зло. Так как желания и отвращения возникают в процессе обдумывания благодаря предвидению хороших и дурных последствий и результатов обдумываемого нами действия, то хороший и дурной результаты этого обдумывания зависят от предвидения длинной цепи последствий, конец которой чрезвычайно редко кто-либо бывает способен предвидеть. Но если в той части этой цепи, которую человек предвидит, последствия добра превосходят последствия зла, тогда вся цепь представляет собой то, что писатели называют явным, или видимым, добром. И наоборот, когда зло превосходит добро, вся цепь называется явным или видимым злом. Таким образом, тот, кто имеет благодаря опыту или уму наиболее широкую и верную перспективу последствий, сам наилучшим образом обдумывает и способен при желании дать наилучший совет другим.

Счастье. Постоянная удача в достижении тех вещей, которые человек время от времени желает, т. е. постоянное преуспевание, есть то, что люди называют счастьем. Я разумею счастье земной жизни. Ибо не существует такой вещи, как вечный душевный мир, пока мы живем здесь. В самом деле, жизнь сама по себе есть лишь движение и так же мало может протекать без желания и страха, как без ощущения.

Какого рода счастье Бог приуготовил для тех, кто благоговейно почитает его, человек узнает лишь тогда, когда будет наслаждаться им, так как это такие радости, которые сейчас так же непостижимы, как невразумительны слова схоластов о блаженном видении.

Восхваление. Возвеличение. Форма речи, при помощи которой люди обозначают свое мнение о хорошем качестве какой-нибудь вещи, называется восхвалением. Та форма, при помощи которой человек обозначает силу и величие какой-нибудь вещи, есть возвеличение. Та форма, при помощи которой люди обозначают свое мнение о счастье человека, для чего в нашем языке нет названия. Сказанного до сих пор о страстях вполне достаточно для нашей цели.